Успех Пилада и Бафилла вызвал массу подражателей. Знаменитые пантомимы создали длинный ряд учеников, которые не без успеха продолжали на сцене дело, начатое их учителями. Образовались две школы: «пиладисты» и «бафиллисты». Они сохранили принципы, усвоенные их первоучителями. Одни совершенствовались в трагическом жанре, а другие в комическом. Сальтация школы Пилада отличалась величественностью, строгостью и серьезностью, необходимыми для проявления высших страстей. Сальтация же бафиллистов была наивна, легка, весела и должна была подходить преимущественно для воспроизведения на сцене любовных похождений.
Золотой век Августа миновал. Наступило царствование Тиберия, который искусств не любил. При нем и пантомима начала изменять свое направление. Артисты сделались слишком смелы на сцене. Нравственность и изящество постепенно отходили на задний план. Не столько сатира, сколько пасквиль составляли излюбленную тему для пьес.
Артисты начали позволять себе самые дерзкие выходки против сенаторов и знатных граждан. Выставлялись наружу пороки и недостатки живых лиц. Непристойно глумились над их действиями. Это повело к тому, что почти ежедневно, по окончании спектакля, происходили драки как актеров между собой, так и между зрителями, не остававшимися безучастными к дерзостям актеров. При этом сама стража вместо успокоения разгулявшихся страстей принимала активное участие в побоищах. Был случай, что нескольких центурионов и стражников при выходе из театра избили до смерти.
Этот случай был доведен до сената. Часть сената, во избежание повторения подобных безобразий, решила предоставить претору право сечь розгами провинившихся пантомимов. Этому, однако, воспротивился Агриппа, напомнивший о законе Августа. Хотя его мнение восторжествовало, но зато сенаторам воспрещено было посещать артистов. Им разрешалось видеть их только в театре, во время спектакля. Претору же предоставлено было право провинившихся пантомимов изгонять из Рима.
Несмотря на крутые меры, беспорядки все-таки возобновлялись. Наглость артистов и публичные из-за них побоища снова начали доставлять правительству множество затруднений. Тиберий не мог более терпеть безобразий. Он приказал закрыть все театры. Но пантомиме не суждено было угаснуть. Она нашла себе приют в частных домах, у знатных вельмож, где на пирах, в полной наготе, главенствовали застольные развлечения.
Несмотря на все превратности судьбы, испытанные пантомимами, успех их не ослабевал. Они были в моде и в почете. Этому способствовало открытие в Риме школ сальтации, куда даже аристократическая часть населения считала обязанностью посылать своих детей для обучения искусству жестов. В этих школах распутные гистрионы давали уроки, не стесняясь в упражнении детей самыми непозволительными телодвижениями, что, конечно, не могло служить к поднятию нравственности у молодежи.
«Я смотрел с ужасом,- говорит Цицерон,- как в одной школе сальтации пятьсот мальчиков и девочек одновременно упражнялись в этом позорном искусстве. С болью в сердце видел я двенадцатилетнего ребенка, который под звуки кимвалов упражнялся в непристойных движениях, которые устыдили бы даже простого раба».
Между тем сам Цицерон брал уроки сальтации, изучая принципы жестикуляции, которыми он пользовался при произнесении своих речей. Сенаторы считали за честь водить личное и близкое знакомство с пантомимами, забывая при этом низкое происхождение этих артистов, обыкновенно вольноотпущенников или рабов.
Уважение к пантомимам не служило, однако, для них сдерживающим началом. Они по-прежнему продолжали развращать толпу, и страсть к пантомимам возросла в народе до такой степени, что остракизм пантомимы не мог долго продолжаться.
По вступлении на престол Калигулы гонения прекратились и публичные зрелища были снова разрешены для народа, неистово требовавшего хлеба и зрелищ. Сам Калигула был страстным поклонником пантомимы, проводя целые ночи в упражнении этим искусством. При нем был такой случай: во время спектакля разразилась гроза. Калигула был вне себя и, по словам Сенеки, публично вызвал на бой Юпитера-громовержца за то, что тот мешал ходу спектакля. Это вполне вероятно. От владыки, сделавшего консулом свою лошадь, можно было всего ожидать.
При этом императоре и последующих за ним вкусы публики упали еще ниже. Театр превратился в гнусную школу разнузданности. Давались пантомимы с самыми бесстыдными похождениями героев. При Нероне пантомимы сначала были изгнаны, но народ возроптал, и затем они снова нашли себе покровителя в лице самого императора, который незадолго перед смертью выразил даже согласие публично выступить в роли пантомима в одной из поэм, почерпнутых из Вергилия.
Нерону жаловались, что добрые нравы прошедших веков исчезли. Страсть к роскоши их уничтожила. Императору говорили, что молодежь забывала свой долг, предаваясь распутству. Причину этого явления приписывали неряшливости игры пантомимов. Римские женщины утратили понятие о нравственности, бросаясь в объятия пантомимов.
Так продолжалось до воцарения Домициана. Его жена влюбилась в пантомима Париса и разделила с ним свое ложе. Узнав о неверности жены, император издал декрет, по которому пантомимы были снова изгнаны из Рима, а Парис был публично казнен. Только перед своей смертью Домициан смиловался и, по неотступной просьбе толпы, снова разрешил пантомимные спектакли, в которых артисты по-прежнему возбуждали только соблазн и разврат.
Историки уверяют, что император Траян задумал облагородить зрелища. Своими распоряжениями ему хотелось вернуть пантомиму ко временам ее процветания при Пиладе, но императору это не удалось.
Благодаря испорченности нравов, пустившей глубокие корни во всех слоях общества, искусство не могло подняться на прежнюю высоту. Старые формы античной красоты, заимствованные у греков, были давно и навеки утрачены.
Причины упадка отчасти крылись и в запретительных мерах правительства. Неразрешаемые публичные зрелища превратились в тайные частные сборища, где искусство не могло прогрессировать. Артисты, за неимением конкурентов на публичной сцене, перестали совершенствоваться, сделавшись наемными гаерами на оргиях знатных римлян.
Римская публика очень внимательно следила за игрой артистов. Много эпизодов, рассказанных древними писателями, свидетельствуют о нравах публики, являвшейся в театры в роли критиков. Зрители громогласно во время спектакля посылали различные замечания по адресу исполнителей. «Где же Гектор? Не видим его!»- злословила публика. «Ты требуешь лестницы. Зачем! Ты так высок, что свободно и без помощи лестницы можешь перескочить стены Фив!» Когда на сцене появлялся бледный и худой пантомим, то обыкновенно с иронией выкрикивали: «Ступай домой! полечись!». Тучным танцовщикам кричали: «Скачи осторожнее: пол продавишь!»
Затем, когда снова разрешались зрелища, пантомимы, вместо служения музам, возвращались к излюбленному публикой скандальному и соблазнительному репертуару, открывавшему пантомимам широкое поле для их любовных похождений. Этому много способствовал и прекрасный пол, захвативший в свои руки авторитет для определения достоинств артистов. Римлянки твердо держали в руках камертон для критической оценки таланта. Личный каприз женщины к известному пантомиму создавал репутацию артисту, даже и лишенному дарования.
Пантомимы не стеснялись. Они открыто находились на содержании у знатных римлянок. Настоящий талант артиста имел второстепенное значение. Сдержанность и артистическая порядочность отошли на задний план.
