Каждый народ, несомненно, имел свою историю танцев; но законы хореографии и танцевальные нормы были общими для всех культурных наций. Сохранив свои характерные в национальных танцах черты, все нации усвоили общие нормы, выраженные в одинаковой для всех хореографической гамме и танцевальной грамматике, которые веками вырабатывались сначала в Италии, а затем во Франции. Париж действительно сделался законодателем танцев для всего мира благодаря тому, что раздавшаяся в столице мира проповедь красоты и изящества была одинаково понята всеми, подобно тому как сделались незыблемыми устои красоты, на которых держалась античная пластика.
Казалось бы, что такое мнение должно было крепко утвердиться в обществе. В действительности же это было не так. Балет не признавался даже искусством; на него смотрели не иначе как на веселое, приятное зрелище. Только избранная, одаренная благородным вкусом публика находила эстетическое наслаждение, любуясь на прекрасное, выраженное в изящных пластических позах и в движениях танцовщиц.
К сожалению, однако, нельзя не сознаться, что даже в недавнее время во всех столицах мира богатая публика ходила в балет совсем не для эстетического наслаждения хореографическим искусством. «Восседали» в театре или для того, чтобы себя показать, или с затаенной целью сорвать пышный цветок из балетного цветника.
В нелепых взглядах на балет нельзя, конечно, винить исключительно одно общество. Большая часть вины падает на держащую камертон всеобщую художественную критику, которая как будто задалась мыслью вычеркнуть хореографию с балетом из ряда других искусств.
За примерами ходить далеко не нужно. Русский ученый Даль в своем «Толковом словаре» определяет балет как «зрелище, оставленное из плясок и немого действия», а балетмейстера, как «содержателя общества плясунов и начальника над ними».
