В Библии упоминается о пляске вокруг золотого тельца, танце, который был так строго осужден Моисеем. Имея сношения с Египтом, где в особенном почете были празднества в честь быка Аписа, евреи, очевидно, заимствовали от египтян и пляску вокруг золотого тельца. Нигде не видно, однако, что пляски эти имели какую-нибудь стройную регламентацию. Странствуя по степям, евреи не священнодействовали перед истуканом, а выражали только свой восторг при виде обожаемого ими золотого божества. Надо думать, что народ, без заранее определенных правил, вертелся и скакал вокруг идола, издавал страстные звуки, неистовствовал и плясал, кто во что горазд.
Св. Георгий утверждает, что чем многочисленнее были подобные сборища, тем ужаснее казалось поклонение еврейскому кумиру. Происходили безумные оргии, доводившие народ до исступления.
Это подтверждает установившееся мнение, что у евреев в дни радости женщины собирались группами и делались, так сказать, посредницами народа с Богом, для выражения всеобщего восторга, при этом танцы, не имея никакого названия, были простыми импровизациями, в которых не соблюдалось никаких заранее предусмотренных темпов и телодвижений. Очевидно, это были только жесты с коленопреклонением и поднятыми кверху руками, что означало символическое обращение к Богу.
Точно таким же образом и царь-пророк Давид не постыдился всенародно плясать перед ковчегом Завета, когда эту святыню переносили в Вифлеем.
В этот день, говорится в Писании, Давид, совершенно обнаженный, препоясанный только одним эфодом — узким кушаком, танцевал, не жалея своих сил. Вот все, что говорится об этом событии в Библии. Между тем позднейшие исследователи совершенно произвольно изобрели какой-то фантастический церемониал перенесения ковчега. Уверяют, что толпа двигалась за ковчегом в сопровождении семи хоров и танцовщиков, под звуки арф и массы других инструментов, бывших в обиходе у евреев. Сам же Давид, приплясывая, играл на «кинноре» — род лиры.
Несмотря на сомнительность источников, такое описание все-таки было принято на веру, и, основываясь на нем, был сделан вывод, что танцы у евреев составляли принадлежность священного служения.
Но эти сказания следует считать не более как опоэтизированными легендами, не подтвержденными ни одним текстом Св. Писания. Хотя царь-псалмопевец и призывал народ к прославлению Бога: «Хвалите Господа под звуки труб и тимпанов, хвалите Его пением и плясками»,- но это еще не служит доказательством, что пляски были неразрывно связаны с религиозным культом.
При перенесении ковчега Завета в Иерусалим, в новый храм, выстроенный Соломоном, также было устроено грандиозное торжество. Народ прыгал, скакал, но нигде не видно, чтобы сам Соломон принимал участие в танцах. Очевидно, что танцы, также как и при Давиде, не входили в заранее установленный церемониал, где, по обыкновению, все предусмотрено и где каждому участвующему обозначено подобающее ему место и действие.
Насколько прочно установилось мнение, что Давид был представителем танцевального искусства, можно судить по тому, что чуть ли не до XII в. толкователи и иллюстраторы псалмов Давида представляли псалмопевца не иначе как в сопутствии музыкантов и танцоров.
Для ознаменования важных побед, а также в годовщины крупных событий устраивались торжества с танцами, не имевшими ни малейшего религиозного оттенка. Священнослужители участвовали только в качестве просителей перед Богом. Эти празднества носили характер чисто патриотический, во время которых танцоры, наподобие греческих вакханок, потрясали пальмовыми и другими ветвями. Так, Иуда Маккавей, в память одержанной им победы над Антиохом, учредил особый, продолжавшийся несколько дней Праздник светильников. Подобные же торжества, учрежденные Юдифью, совершались и в память освобождения от Олофер-на. Все эти церемонии заканчивались домашними торжествами, во время которых музыканты и танцоры, вероятно, развлекали присутствующих. Эти праздники повторялись ежегодно, вплоть до разрушения Иерусалима.
С некоторой натяжкой можно допустить, что один из еврейских танцев носил характер полурелигиозный. О танце этом упоминается в Талмуде при описании Праздника скинии Завета. В этот день восторг народа был беспредельный. «Кто не видал радости в доме его, тот не может постичь, что такое счастье». Что же это был за дом, так и осталось покрытым мраком неизвестности. В Талмуде говорится, что у каждого участвующего в Празднике скинии в руках была пальмовая или миртовая ветвь, к которой были привязаны лимоны. Священнослужители собирались вокруг четырех светильников, в 25 аршин высотой. Наверху этих светильников, напоминавших башни, помещались вазы, в которые наливали елей. По окончании этой операции молодые левиты зажигали факелы, выходили па улицу и открывали шествие в храм — шествие, в котором принимала участие громадная толпа. Священники пели хвалу Всевышнему. Впереди четыре избранника от народа, известных своей честной, добродетельной жизнью, пели и танцевали (вероятно, просто прыгали) с зажженными факелами в руках. Пели также разные гимны и левиты. Вообще же священнослужители не принимали участия в танцах, которые составляли не более чем аксессуар в этом сложном церемониале.
Таким образом, даже и в этой религиозной процессии народ плясал простодушно, кто как умел, как бы вспоминая скачущего перед ковчегом псалмопевца Давида.
Мудрый царь Соломон, хотя и признавал, что все на свете «суета сует», но на своих роскошных праздниках во дворце, по описаниям во второй песни Екклесиаста, приглашал к своему двору музыкантш, которые в то время были и искусными танцовщицами. Они обязаны была развлекать его гарем, составленный из первых красавиц Востока. Сам Соломон часто лично присутствовал при этих представлениях и любовался страстными движениями и позами артисток, очевидно иноплеменниц.
Проповедуя в своих мудрых книгах воздержание и скромность, Соломон, тем не менее, считал самого себя невоздержанным и говорил: «Творите то, что я говорю, а не то, что сам делаю».
Вообще, в Палестине, так же как и в Египте, пиры у знатных и богатых сопровождались представлениями красивых, молодых танцовщиц, одетых в роскошные костюмы. К чарам этих артисток евреи, конечно, не были равнодушны.
Евреи не смогли избежать участи всех остальных народов. И у них мало-помалу распространился вкус к роскоши и к удовольствиям. Танцы вошли в домашний обиход как способ развлечения. Появились присяжные артистки-танцовщицы. Это можно заключить из того, что у проживающих в Марокко евреев до сих пор существует обычай танцевать во время свадеб. Пляшут, однако, только одни танцовщицы-наемницы. Каждая из них исполняет отдельно танец, сопровождаемый выразительной мимикой, имеющей много общего с пляской египетских альмей. При этом сохранился обычай, что гости касаются монетой плеча облюбованной ими артистки и затем кладут эту монету на блюдо; весь же сбор поступает в раздел оркестру и танцовщицам.
