Танец с саблей художественно воспроизведен балетмейстером М. Петипа в балете «Дочь фараона», но не всем исполнительницам удалось иметь успех в этом танце, требующем природной грации и красивой пластики в позах.
Все побережье Средиземного моря, Египет, Триполи, Тунис, Алжир и Марокко, совместно с кочующими арабскими племенами, представляет собою царство альмей. Египет все-таки считается их колыбелью, но и здесь, однако, они постепенно утрачивают или даже утратили свое первоначальное назначение. Танцы альмей известны также в турецких и персидских гаремах. Они туда занесены из Египта и сохранили свой родной египетско-арабский характер, получивши широкое распространение среди падких до излишества мусульман. Конечно, прежних альмей, какими они существовали в старину, нет и в помине. Нет прежнего их величия, нет женственности, нет чарующего изящества. Альмеями-танцовщицами сделались женщины из местного отребья. Это проститутки, торгующие своим телом и за гроши упражняющиеся публично в своих противных «танцах живота». Под гнусавое и монотонное пение охрипшего соплеменника, ударяющего в разбитый барабан, они выделывают полуобнаженным животом разные волнообразные движения, вертя бедрами вправо и влево, периодически потрясая привешенной к средине живота кисточкой.
При приглашении альмей для представлений, они разоблачаются совершенно, что, однако, нимало не удовлетворяет эстетическому чувству зрителей. О них смело можно сказать, что они пляшут, не жалея живота своего.
Однообразие этого грубого чувственного танца доходит до омерзения: он не производит того чарующего впечатления, которое зритель ожидал от некогда прославленных поэтических альмей, отошедших в область преданий.
Впрочем, один путешественник по Египту в начале XX в. видел в Луксоре настоящую альмею, как бы чудом сохранившуюся от времен Гомера. Она исполняла настоящий танец альмей: в нем все па были проделаны по древним традициям и согласованы с античными позами и движениями. Подобно змее, альмея корчилась, извивалась и изгибалась. Она качалась под бременем страстных ощущений. При окончании танца, находясь уже в состоянии изнеможения, она кидалась на колена то к одному, то к другому из присутствующих, принимая бьющие по нервам и раздражающие позы. Все движения этой женщины были вполне художественны и не возбуждали того отталкивающего чувства, которое ощущается при виде бродячих по трактирам городов средиземноморского побережья артисток, достойных жалости, продающих себя за гроши.
Русский путешественник Елисеев, странствуя «по белу свету», описывает танец альмей, известных около Каира под названием «рацазиат». Редкий город не имел своего института альмей. Особенно славился ими богатый розами Эске, откуда выходили лучшие плясуньи, потешавшие своими танцами изнеженных эфенди.
Елисеев картинно описывает виденный им танец альмей. «Держа в руках двухструнную гитару или увенчанный бубенчиками тарабук (бубен), побрякивая звонкими кастаньетами, полные восточной неги и огня, начинают альмеи свою пляску. Быстро выпрямляется их стройный стан, красивый, обнаженные руки вскидываются наверх, звучит бубен, альмея извивается словно змея и как-то неслышно птывет по ковру, следуя такту музыки, выбиваемому бубном и саджала-ми-кастаньетами. Все сильнее и сильнее изгибается альмея, закинув назад голову; высоко поднимается грудь, все тело дрожит и ноги скользят мелкими шажками под лепет замирающих кастаньет. Едва касаясь пола, взлетает потом она на остром носке, стан (живот) колышется, смуглые руки беспомощно откидываются назад вместе с опрокинутым туловищем и головою. Легкий кисейный ворот спустился ниже с матовой шеи и… зрители приходят в восторг». Как ни красиво описан этот танец, но в действительности едва ли он так живописен.
Из Алжира рукой подать до Марокко. И там широко распространен танец альмей. Особенно прославлены плясуньи племен улед-найд, улед-найль.
В Марокко пляска альмей — особо высоко ценимое искусство. В Фец поставляет плясуний и плясунов область Джебалы, «край разврата и красоты».
В самом Феце, этих своеобразных африканских Афинах, молодых «ойль» и «ойла» в особых школах, своего рода мавританских «консерваториях», обучают танцевальному искусству. Отсюда «выдрессированные» улед-найль размещаются по разным гаремам, «где услаждают владык» местными танцами, содержание которых одинаково по всему побережью Средиземного моря. Вымерший Карфаген, Триполи, Тунис и пр. кишат танцовщицами улед-найль, находящими себе приют почти во всех кофейнях. Пляски их везде однородны, с незначительными только, чисто индивидуальными вариантами.
Срамную пляску улед-найль очень живописно изобразил в своих марокканских воспоминаниях Василий Немирович-Данченко.
Талантливый русский путешественник следующим образом описывает виденный им в Феце, в кофейной, танец местных альмей:
«На покрытом помосте разместились три девушки улед-найль. Одетые в пестрые тюрбаны, они сидели на корточках, покачиваясь под удары бубна. Рядом с ними стоял здоровенный, голый до пояса негр, также с бубном в руках.
Поднялась младшая из девушек с нахмуренными бровями и нарумяненная. В ней точно сразу развилась какая-то стальная пружина.
Девушка сбросила джеллабу… нагая до живота, только в сквозном шелке юбки не видишь, а угадываешь ноги. С пояса падает красная, большая кисть… крепкая, молодая грудь, такие же плечи, красивые смуглые руки в браслетах у плеча. Вся — точно старая бронза. Тихо-тихо передвигаются голые ступни; кажется, кончиками выкрашенных в розовое пальцев хотят нащупать что-то перед собою. В такт им колеблется живот, так что красная кисть ходит во все стороны. Тело подергивается судорогами, мускулы выпячиваются и снова уходят куда-то. Ступни быстрее, быстрее. Руки вытягиваются вперед, совершая странные движения, точно две змеи ползут ко мне, волнисто изгибаясь. Ноги сплетаются и расплетаются, вздрагивают, кисть вот-вот сорвется и улетит в пространство. В музыкальный узор бендира и агайты вплелись фиоритуры флейты. Девушка откинулась назад в такой позе, какой не увидеть и у баядерок, и в это мгновение прозрачный шелк юбки упал, и передо мною девушка была вся обнаженная,- не пояс же с кистью считать покровом. И, представьте, в этом не было ничего циничного, постыдного. Смуглая статуя таких чистых и художественных линий, что ее хотелось поставить на белый мраморный пьедестал в угол… Флейта оборвалась на полутоне, бубен заорал, как одержимый, негр завопил, и точно девушку ужалило что-то… Задыхаясь, сверкая подведенными глазами, раскидывая каким-то черным сиянием волоса, она кружилась, бежала от чего-то, со страхом протягивала руки, падала на одно колено и, вскакивая, пряталась в угол… Потом, упала на спину, и по всему ее крепкому горевшему телу пробежала точно волна…» Фатимы и Аиши, из них одни красивые, а другие просто хорошенькие, изощряются в гибкости туловища и подвижности всех мускулов. Тягуче скрипит инструмент с одною или с двумя струнами. Под эти невеселые, раздражающие непривычное ухо звуки, стоя на месте, словно истуканы, двигают бедрами эти разряженные куклы.
