Не менее гнусно и шумно праздновался праздник диаконов и ослов в Руане. Здесь, войдя в храм, все группы костюмированных перемешивались, посреди храма раскладывали костер из тряпок и старого белья. В церковь входили группы лиц, изображавших евреев, язычников и духовных в причудливых одеждах, предназначенных для исполнения разных ролей в сценах из Ветхого Завета. Певчие воспевали пророков Моисея, Аарона, Даниила. Пели стихи о Валаамовой ослице, Иеремии, причем духовные отцы в лицах изображали деяния пророков. Это было продолжительное зрелище с довольно приличными танцами.
Комедийное действие заканчивалось появлением Сивиллы, с венком на голове. Она пела пророческий гимн. Кончались же все эти мирные представления тем, что участвовавшие в шутовских одеждах и в звериных шкурах под конец пели срамные песни, смешанные с священными псалмами и духовными песнопениями, скакали, прыгали, обнимали женщин и плясали под звуки адской, бесформенной музыки.
Просто не верится, что это смешение язычества с христианством невозбранно производилось в храмах; между тем все эти безобразия, описанные нами только в кратком виде, происходили в течение нескольких веков публично. Удивительно то, что само духовенство как бы поощряло такой публичный соблазн и давало разрешение на устройство буффонад, оскорблявших религиозное чувство верующих, вынужденных, однако, быть молчаливыми зрителями святотатственных действий духовного персонала.
И Греческая церковь не была чужда подобным диким празднествам. В X в. праздник шутов был допущен в Константинополе патриархом Феофилактом. Праздник держался там более двух веков.
Не обходилось, конечно, без танцев. В архивах разных соборов во Франции встречаются то разрешения Папы на устройство праздника шутов, то запрещения; затем снова давались разрешения, с некоторыми только ограничениями, клонившимися к уменьшению непристойностей.
Несмотря на попрание христианского чувства, этот праздник в те времена находил себе оправдание даже среди профессоров парижского богословского факультета.
Праздник шутов справлялся не в одних только приходских храмах, но и в монастырях, мужских и женских. На юге Франции, особенно в Антибе, монашествующие надевали на себя вывороченные наизнанку священнические облачения, вместо стекол вставляли в очки померанцевые корки и служили мессы, причем вместо псалмов и литургического пения бормотали себе под нос непристойные слова и мычали, подобно коровам.
Мотивы и основания ученых настолько курьезны и оригинальны, что считаем не лишним привести их вкратце. Они говорили, что если наши предки, в лице высшего духовенства, бывшие, несомненно, умными людьми, разрешали подобные праздники, то почему же нам, более слабым умам, не разрешать их. Мы чествуем этот праздник не серьезно, но в шутку, сообразуясь с древнейшими обычаями. При этом мы имеем в виду дать возможность человеку, хотя бы один раз в году, проявить столь присущее его природе дурачество. Закупорьте наглухо бочку с вином; и если вы не просверлите дыру для выхода накопляющихся газов, то бочка, несомненно, лопнет. Так и мы даем выход накопляющейся в человеке энергии, смеху и веселью, чтобы потом с большим рвением приняться за служение Богу. Очевидно, только в угоду мрачному владычеству католицизма могли гласно высказываться подобные суждения, допускавшие в храмах непотребные, публичные зрелища. Ряд современников и ученых свидетельствует об этих диких оргиях, которые существовали в течение многих веков — до тех пор, пока наконец само духовенство не усмотрело в них кощунства и под страхом отлучения от Церкви окончательно запретило этот праздник христианских «сатурналий», вводивших в соблазн темный народ.
Праздник шутов был запрещен в Париже в 1212 г.; в других же городах он держался до конца XVI в. Окончательный запрет на него наложен духовным Собором 1552 г.
Совершенно сходное с этим праздником, в Католической церкви существовало крайне непристойное торжество под именем «Декабрьской вольности» — как бы в воспоминание того, что в эти декабрьские дни рабы в языческие времена, наравне с их господами-патронами, пользовались полной свободой, переходившей в разнузданность. Этот день, впрочем, праздновался не всегда публично, а во внутренних покоях духовенства, собиравшегося для общего веселья. Епископам, священникам, совместно с клириками, разрешалось напиваться и потешаться плясками. Предоставляем читателю судить о тех па и плясовых движениях, которые «откалывали» почтенные и духовные лица, к сожалению, не оставившие потомству названий этих келейных танцев, исполнявшихся под влиянием винных паров.
