Рим обожал публичные игры, спектакли и всякого рода уличные торжества, имевшие характер народных зрелищ. В этих последних толпа принимала активное участие.
Чисто римского происхождения были Мегалезийские празднества. Этот культ «доброй» «богини-матери» (Dainia Mater) был учрежден в память перенесения в Рим из Фригии священного его символа — камня Цибеллы. Это была очень сложная мистерия, состоявшая в купании Цибеллы в Тибре. Камень несли торжественно к реке, где бесформенную глыбу, как символ скромности и девственности, ежегодно для очищения погружали в воду. При этом, под звуки кимвалов, барабанов, флейт, народ упражнялся в самых неистовых плясках.
Чисто римским учреждением были и Луперкалии — праздники, существовавшие еще в то время, когда будущий «Вечный город» состоял из нескольких пастушеских общин. Испрашивалось благословение богов на приумножение стад. Затем Луперкалии были перенесены к подножию Палатинской горы, где приносились в жертву козлы и собаки. Прикрытые одними козлиными шкурами, празднующие били ремнями всех встречных, причем бесплодные женщины охотно принимали побои, полагая, что благодаря полученным ударам они сделаются способными к деторождению. Прыгали, скакали до изнеможения, позволяя себе всякие излишества. Только при Римской империи Луперкалии были запрещены законом.
Цереалии — мистерии в честь богини Цереры — были точной копией с греческих элевсинских таинств, с теми же символическими действиями и танцами. Для совершения обрядов на дни празднеств специально выписывались женщины-жрицы из Греции.
Аполлинарии происходили в честь Аполлона, через каждые шесть лет. Приносили в жертву быка с золотыми рогами. Шествие этого быка сопровождаюсь пением, кликами толпы и плясками мимов, во славу покровителя муз.
Вакханалии — таинственный культ Бахуса, с его ужасающей разнузданностью, призывал на улицу всю развращенную часть населения. В описаниях этих уличных оргий имеется мало сведений о внутренней связи и о значении ритуальных действий, которые делались малозаметными и утопали в хаосе грохочущей толпы. Известно, что одетые вакханками женщины с распущенными волосами ночью бегали к Тибру, имея в руках зажженные факелы. Они то окунали в воду эти огненные светила, то снова вынимали, потрясая ими в воздухе. Известно также, что было устроено нечто вроде машины, посредством которой бросали в пропасть людей, обреченных на смерть якобы самими богами. Этих несчастных выбирали преимущественно из тех, которые противились уличному распутству.
Римские Вакханалии по своему характеру мало отличались от греческих празднеств в честь Диониса. В Риме толпа с ее кривляньями была еще более разнузданной, чем в Элладе. Пляски выражались даже в более грубой форме.
Древние обряды первоначального грозного божества Сатурна (греческого Хроноса) особенно рельефно сказались в римских Вакханалиях, где козлоподобные мимы, едва прикрытые звериными шкурами, и почти обнаженные мимистки с тирсами в руках приходили в священный, вакхический экстаз, танцуя до самозабвения, до полного упадка сил. О стройности, о дисциплине и порядке тут не могло быть и речи. При общем гуле все смешивалось в бесформенную, лишившуюся рассудка толпу. Искусства жестов и единства темпов, конечно, тут не было. Каждый плясал кто во что горазд.
Для исполнения разных обрядовых действий, а также для придания большого блеска уличным торжествам, переходившим впоследствии и в цирки, приглашались и профессиональные мимисты и мимистки. Присутствие их оживляло общую народную картину процессий и праздников, где мимам и танцам было отведено едва ли не самое видное место.
Впрочем, мимы в качестве активных участников были допущены не на все торжества.
Их допускали только на Цереалии, Вакханалии, Флоралии, Аполлинарии, на Ювеналии, на Капитолийские и Романские игры.
Римские праздники. Луперкалии. Вакханалии. Либералии. Флоралии. Деревенские праздники. Падение Рима на территории Тускула. В правой руке Вакх держит вазу, а левую поднимает над маленькой фигурой на пьедестале, которую Кларак считает надеждой.
Во время Флоралий давали спектакль, где подвизались исключительно одни мимистки и куртизанки. Синонимами этого зрелища были «распутство» и «разврат». Народ неистовствовал; громко требовал, чтобы мимистки снимали одежды, что они, впрочем, и исполняли беспрекословно. В обнаженном виде они плясали, принимая самые нескромные позы и прибегая к далеко не двусмысленным телодвижениям. На сцене происходило самое наглое безобразие. Рассказывают, что славившийся чистотой нравов Катон однажды пожелал посмотреть на это зрелище. Когда проститутки узнали о присутствии сурового Катона, то, из уважения к нему, они не захотели обнажиться, несмотря на требования шумной толпы. Тогда Катон немедленно покинул здание и неистовства развернулись в полной силе.
Юные служительницы Венеры, куртизанки и мимистки, занимали почетное место в Vinales, оргическом празднике в честь Венеры, (Libera Sacra), нечто вроде греческих Дионисий.
Особенно же отличались мимистки на празднествах в честь богини Флоры, которую куртизанки считали своей покровительницей. Это был их праздник.
Флоралий праздновались в течение шести дней. Они пришли из Греции, но были искажены до неузнаваемости. У греков простые, невинные танцы обрисовывали радость, которую ощущала молодость при наступлении весны. Римляне же недолго сохранили их первобытный характер и быстро передали им оттенок бурного сладострастия.
Главная часть праздника, притом самая распущенная, происходила ночью при свете факелов. Флоралий длились в продолжении шести дней и шести ночей. Первоначально празднества эти происходили исключительно в цирке. Под звуки лиры выступал хор из семнадцати женщин, которые возлагали венки и корзины с цветами к подножию статуи Флоры. Так как Флора считалась покровительницей куртизанок, то в празднике принимали участие танцовщицы-куртизанки, исполнявшие самые разнузданно-чувственные танцы. Только в позднейшие времена Римской империи к цирковым зрелищам добавили и сценические представления на временных подмостках, устраиваемых для этой цели в цирках.
Ювеналии были учреждены Нероном. На эти празднества допускались женщины всех возрастов; говорят, что 80-летняя Элия Кателла (Aelia Catella) танцевала на этих праздниках.
Во время триумфальных празднеств в честь одержанных побед или по поводу каких-либо других событий, мимам, в официальных процессиях, было отведено заранее определенное церемониалом место. Они шли после атлетов и делились на три группы — возмужалых, подростков и детей. Одежда им была присвоена особенная — пурпурная туника с металлическим поясом, на котором висело оружие. Короткий меч составлял их вооружение; на голове медный шлем с султаном. Идя впереди своего главного режиссера, они во время шествия исполняли воинственную пляску, наподобие греческого пиррического танца. После них шли мимы другой категории. Одетые в костюмы сатиров, фавнов, менад и пр., они перед толпой изощрялись в комических скачках и телодвижениях.
В таком духе выражалось участие мимов во всех торжествах, куда они были только допущены. Их обязанности считались почетными. К мимам, совершившим проступки, применялось наказание в виде запрещения участия в процессиях.
У деревенских жителей были празднества только по роду их занятий. Они устраивали игрища в тени священных лесов, посвященных разным божествам. Так, землепашцы праздновали дни посевов и жатвы (Feriae Sementivae, Rubiqalici); пастухи имели свой специальный праздник (ValUies), причем упражнялись в плясках и прыжках головою вниз. Все эти развлечения сохраняли характер полурелигиозный. Испрашивалось ниспослание благодати у богов, считавшихся их патронами-покровителями. При этом не исключался и элемент веселья. Пение подходящих к случаю песен сопровождалось плясками, которые хотя и разнообразились, но определенных темпов не имели.
Эти развлечения, в измененном только виде, перешли и в самый Рим. Ремесленники, по роду своих занятий, отводили один день в году для личного веселья. Хлебопеки, направляясь к храму своей покровительницы Весты, водили по улицам разукрашенных ослов, приводивших в движение жернова. Освобожденные от работ рабы и рабыни также один день в году веселились по-своему. Музыканты собирались в храм Минервы. В масках, шумно шли они по улицам Рима с музыкой и плясками. Рыбаки, матросы и другие корпорации имели свои ежегодные праздники.
Народных танцев, в прямом их значении, у римлян не было. Нельзя назвать ни одного танца, который, по конструкции своих темпов, имел бы ему присвоенные черты. Неизвестна ни одна пляска, которая выражала бы тип нации. Настоящего народного танца, в том смысле, как он установился у современных нам народностей, ни в Риме, ни в его провинциях не существовало.
Как танцевали и что именно танцевали в эти дни веселья, осталось неизвестным. Развлекались, скакали, производили возбуждавшие смех телодвижения и всегда, неизменно во славу божества-покровителя. От этих праздников остались только одни мало что объясняющие названия, из которых, тем не менее, можно заключить, что ни сольных, ни парных национальных танцев в Риме не было. Если подобные и встречались, то они были сколком с греческих хореографических упражнений. Были, конечно, и домашние танцы — во время свадебных и других пиршеств. Все они были наследием Эллады.
Рим пал. Храмы разрушены, и боги свергнуты с их пьедесталов. Закрылись театры, прекратились кровавые зрелища в цирках. Неслышно больше разгульных песнопений ни в дворцах, ни на улицах. Не видно нигде ни танцев, столько веков составлявших любимое развлечение беспутного Рима. Нет больше ни бурных уличных празднеств, ни триумфальных шествий, в честь когда-то одержанных побед. Вечный город замер в позоре своего безумия.
Нарастала новая сила, которая только миром и любовью совершила глубокий переворот всего античного мира. Свет христианства озарил человечество, и из мрака римских катакомб возвещены были новые гуманные начала непорочности, чистоты и милосердия.
Так бесславно угасло и бывшее в течение многих веков в почете танцевальное искусство римлян. Пришедшее из Эллады, страны классической красоты, благородное искусство окончательно переродилось, вылившись в такие нецеломудренные формы, что, вместо самосовершенствования, оно падало ниже и ниже.
Кроме исторических, конечно очень ценных, материалов, имеющих чисто внешнее значение, искусство римлян вылилось только в отрицательные результаты. Оно было не в силах дать новый, жизненный толчок для развития красивейших, античных образов, из которых был сплетен греческий сложный культ.
Во всяком же случае, заслуга римлян заключается в том, что они положили основание цельному зрелищу — пантомимному балету, то есть тому роду сценических представлений, которые в новейшие времена получили широкое распространение на всех европейских сценах.
